Инау

В рассматриваемых нами текстах постоянно упоминаются inaw (инау) – самый распространенный ритуальный предмет айну:
sake ne yak-ka inaw ne yak-ka kor wa arki i=e-nomi-pa  – «и бражку и инау неся пришли, меня почтили» – говорит камуй лодки.
Инау – это обычно небольшая заструженная палочка (чаще ивовая) .
В действительности различные инау оформлялись по-разному: некоторые инау могли быть вообще лишенными стержня сплетениями из стружек, другие – напротив не имели стружек.
Инау являлись неотъемлемым атрибутом любого эпизода жизни айну и присутствовали практически в любом месте, где находились айну.
На сегодняшний день инау является одним из наиболее темных  предметов культуры айну, до сих пор не предложено интерпретации этого предмета, которая была бы вполне удовлетворительной и каждый исследователь предлагает свою интерпретацию. Ниже мы рассмотрим основные интерпретации.
М.М. Добротворский  полагал, что  инау  это  пережитки  человеческих  жертвоприношений. Особенное  внимание  он   уделял  зарубкам (тохпа)  на  инау, которые  по  его  мнению  символизировали   “отвороченные  вверх  и  вниз  мягкие  части  передней  стенки  живота (гонтракисара)”. В  доказательство  он  приводил  также следующие  факты: слово  “экоритохпа”  означает “принести  в  жертву  инау”, а  в буквальном смысле – “изрезать      живот”. Синонимом  этого  слова  является  слово “котохта”,  а  “инау  котохта” означает  “принести  в  жертву (зарубить  живот) инау” . В связи с этим, Добротворский  также указывает  на  существование  у  айну  обряда  самоубийства  путем  вскрытия  живота: “Притесненный  аинец,  вместо  мщения,  предпочитает  удавиться  или, реже, распороть  себе  живот (пере) ”. Интерпретируя  инау, Добротворский  упоминает  также о том, что  у  айну  бытовал  каннибализм. Так  например, основной  информант  Добротворского, айн Чивоканке, пересказывая  слова  айну  местности  Соя (соя  унтара), говорил  о  неких  чувка  унтара (айну  восточных  районов  Хоккайдо), которые “тайком (пинуфпоне) от  японцев  в  лесах, в  верховьях  рек доселе  жарят  людей.”  Инструментом  для  умерщвления  людей  у  чувка  унтара  был  урай  киниге, который  представлял  собой  два  деревянные  бруса, соединенные  ремнем . Добротворский также приводил  в  качестве  доказательства  и  безголового  морского   инау (атуй  инау) с  изрезанным  животом  и  распростертыми  руками, бросаемого  в  море  во  время  бурь .
Естественно, что во времена Добротворского айну не практиковали человеческие жертвоприношения.
Так, например, Бэчелор говорит, что человеческие жертвоприношения не обнаружены у айну и что многие из них при расспросах высмеивали само предположение о возможности таких фактов .
Здесь нужно также отметить, что, во-первых, Добротворский получил информацию о каннибализме из третьих рук: информант Чивоканке рассказывал Добротворскому то, что слышал от айну местности Соя, во вторых,  нужно иметь в виду, что рассказы «о каннибизме у соседей» в принципе достаточно распространены среди самых различных народов, и их далеко не всегда следует воспринимать всерьез.
Однако, с другой стороны, надо отметить, что каннибализм вполне мог иметь место у неолитических айну, о чем свидетельствуют, например, найденные во время раскопок раковинных куч, расколотые человеческие кости со следами каменных орудий, что очевидно было сделано с целью извлечения костного мозга .
Также, следует отметить удивительную разработанность анатомической терминологии человеческого тела в языке айну. Так, например, Симомура Исао отмечал, что айну очень хорошо знали анатомию человеческого горла, в частности гортани. О том же свидетельствовал и Тири Масихо. «Чрезвычайно развитая анатомическая терминология, относящаяся к человеческому телу, не раз заставляла задумываться лингвистов и врачей над вопросом, почему айны так хорошо разбираются в анатомии человека. Сначала Тири и его знакомые медицинские работники, с которыми он консультировался, полагали, что эти знания были обусловлены практикой разделки забитых собак, оленей, медведей и других животных, которых айны употребляли в пищу повседневно, либо во время религиозных церемоний. Чтобы проверить свои предположения, Тири, по словам профессора Вада Кан, произвел в довоенное время, на Карафуто (о. Сахалин), вскрытие собаки. Эту операцию он осуществил под руководством доктора Вада Бундзиро, отца Вада Кан. Целью вскрытия было изучение айнской анатомической терминологии собаки, в частности горла, с тем, чтобы потом сравнить ее с анатомической терминологией, относящейся к телу человека. Однако, как отмечает профессор Симомура, Тири столкнулся при этом с большими трудностями. Дело в том, что он не смог, например, идентифицировать слово мухчара (от мух/к – «закрыть» и чар – «вход»), служащее в айнском языке для обозначения органа, перекрывающего у человека вход в трахею в момент проглатывания пищи. У собаки и медведя этот орган отсутствует (устное сообщение проф. Симомура). »  (Результаты этого исследования были отражены в совместной статье Тири и Вада «Карафуто айну го ни окэру дзинтай канкэй мэйи» «Некоторые интересные факты терминологии человеческого тела в языке сахалинских айну». )
Спеваковский делает вывод о том,  что подобного рода терминология свидетельствует о том, что айну имели опыт по разделке человеческого тела.
Л. Я.  Штернберг  первоначально  категорически  отвергал  доводы  Добротворского  о  том, что  инау  есть  пережиток  человеческих  жертвоприношений; однако, в   одной  из  своих  последних  работ, известной  “Айнской  проблеме”, в  конце  концов, все-таки  стал  соглашаться  с  мнением  Добротворского.
В “Айнской проблеме” Штернберг предложил также другую интерпретацию инау: “… в древнее время под тропическим небом и айну употребляли вместо стружек длинные полосы из листьев, и что на нынешней своей родине им пришлось вместо длинных листьев тропических растений поневоле перейти к стружкам”. Эта интерпретация представляется вполне закономерной и логичной в контексте айнско-австралийских, айнско-австронезийских (по большей части айнско-индонезийских) параллелей Штернберга.
Однако, мы полагаем, что такая интерпретация очень поверхностна, потому что, во-первых, Океания была заселена значительно позже Японских островов, во вторых так называемые “южные черты” могли возникнуть в культуре айну благодаря длительным контактам с австронезийским населением, которое существовало на южных японских островах с середины эпохи Дзёмон, наконец, нужно иметь в виду, что айнская культура изменялась в течение тысячелетий, и многие особенности айнской культуры, которые трактуются как принесенные с юга, могли самостоятельно развиться в айнской культуре эмпирическим путем. Так, например, растительные яды для смазывания наконечников стрел, которые айну использовали в боевых действиях вплоть до XVII века и на охоте вплоть до XIX, и обычно считалось, что искусство изготовления и применения яда было заимствовано айну от австронезийцев. Однако, дело в том, что растительные яды были также хорошо знакомы, например, алеутам. И нужно отметить, что в местах проживания айну, и даже в более северных широтах произрастают десятки видов различных ядовитых растени, к числу которых относится и аконит – род многолетнего травянистого растения семейства лютиковых. Знакомство с подобными растениями должно было с течением времени привести к осознанию их свойств и соответственно к использованию их, что имело место и у айну и у алеутов. 
То же самое касается и употребления луба и прочих растительных материалов для изготовления одежды. В древности изготовление одежды из луба было свойственно многим народам.
Применение растительных волокон для изготовления одежды повлекло за собой изобретение ткацкого станка. При этом сходство айнского станка с индонезийским совершенно не обязательно объясняется каким-либо опосредованием.  Мысль о создании такого рода простейшего приспособления для изготовления материи могла возникнуть независимо совершенно у разных этносов разделенных как в пространстве так и во времени. Свидетельством тому – наличие аналогичного станка у индейцев майя.
Поэтому, мы полагаем, что некорретно связывать инау и силат – обрядовые полосы из пальмовых листьев у даяков Калимантана.
Но, думается, что  и  ранние  построения  Штернберга  также  могут  представлять  интерес  и   быть  актуальными   для  нашего дискурса. Штернберг  интерпретирует  инау  как  некоторого  посредника  между  людьми  и   камуями: “ Инау, таким  образом, не  божество, и  не  жертва, а  живой  посредник  между  богами  и  человеком, “деревянный  человек”, который  обладает  способностью  передавать  богам  быстро  и  красноречиво  потребности  человека .” И  заструженность  инау  имеет  у  Штернберга  совсем  другую  интерпретацию:   стружки  инау – это   языки, которыми  оратор-посредник  быстро  и  красноречиво  объясняет  богам, что  от  них  требуется. В  связи  с  этим  может  представлятся крайне интересной этимология слова инау, предложенная  Штернбергом: «Что кудряшки на инау именно языки оратора и что в последних именно заключается и весь смысл инау подтверждается, позволяю себе думать и самая этимология слова инау. Начальное  и в этом слове – обычная в айнском языке плеонастическая частица, (напр. иноми = номи – жертва), так что коренное слово собственно – нау, а это последнее образовалось из ни (дерево) + ау (язык), так что инау означает: язык дерева, что как нельзя более гармонирует с представлением айну об инау, как об ораторе, и с нашей гипотезой, что стружки являются языками этого оратора .»
Н.А. Невский в целом соглашается с интерпретацией инау, предложенной Штернбергом, но предлагает несколько иную этимологию: «Переходя теперь к статье Вашей об айнских инау и соглашаясь со всеми Вашими взглядами и интерпретацией данного явления как такового, не могу согласиться с этимологией инау – нау < ни «дерево» + ау «язык».
Судя по Вашей статье, Вы понимаете слово ау (точнее, hау) в смысле «языка» как органа речи, тогда как hау, собственно, значит «голос, говор, говорение». Не лучше ли этимологизировать инау как комплекс, состоящий из слов ину «выслушивать» (усиленная форма от ну «слушать») + hау «говорение», «говорящий» (ср. hаwе-ан «быть говорящим», «иметь голос», «говорить» и т[аким] образом переводить данное слово как «выслушивающий (слова и просьбы людей) и говорящий (об этом богам)», что вполне соответствует выясненной Вами природе инау .»
У. Астон, полагал, что инау являются искаженными гохэй или нуса – одного из предметов, используемых в ритуалах синто. Почти на всех нуса есть «голова» точно так же как и на приводимом для сравнения инау .  Однако, поскольку формы айнских инау гораздо более разнообразны, чем японские гохэй, то, скорее всего, следует признать, что инау все же является айнским изобретением, а гохэй японского синто есть заимствованное и видоизмененное инау .
Н.Г. Манро пишет про инау следующее: “Дерево считалось в особенности наделенным рамат от великого камуя Sir ampa kamuy – букв.: «камуй, который держит землю». Для айну не было более эффективного средства против зла и для распространения благосостояния, чем живое дерево. Таким образом, важность инау с их прекрасными завитыми стружками происходит от живого дерева. Когда стружки принимают форму под ножом мастера, то они и впрямь кажутся живыми ».
Исследуя этимологию слова инау Мураяма Ситиро предложил похожую интерпретацию: «Слово inaw (заструженная ивовая палочка) имеет следующую структуру:  i|naw. Мое предположение состоит в том, что начальный согласный n в слове ni “дерево” выпадает под влиянием начального согласного звука n в слове naw “дух/душа” (яп. тамасий – А.А.). (Похожие случаи: nimak – imak “зуб”. Форма imak не встречается в хоккайдоских диалектах, но имеется в сахалинском и в северокурильском)…
i|naw – это “дух, пребывающий в дереве/дух, который пребывает в дереве” или “дерево пребывания духа” возможно является основным принципом. Таким образом, следующие преобразования совершив форму слова inaw можно увидеть: ni-naw  inaw ».   
Н.Г. Манро также отмечает: «… многие инау являются стилизованными изображениями людей  и что они произошли как хранители рамат предков .»
Далее Манро пишет: «Были  ли  они [инау]   заменителями  человеческих жертвоприношений – это  открытый  вопрос, но я настроен  считать, что  некоторые  являются, в  любом  случае, заменителями  глиняных  статуэток (догу – А.А.),   находимых  на  стоянках  неолитических  айнy .»
«Древнейшие догу относятся к начальным этапам Дзёмона. Они представляют собой небольшие, высотой около 5 сантиметров, плоские глиняные пластинки, на внешней стороне которых изображены маленькие торчащие груди. Сами фигурки очень схематичны. Антропоморфность их подчеркивается изображением груди и подтреугольной формой.
В среднем Дзёмоне появляются более реалистичные изображения. Они приобретают объемность, увеличиваются, достигая 25 и даже 30 сантиметров. Головки их трактованы условно, глаза и рот показаны простыми округлыми поверхностями, брови намечены мелкими рельефными дугами, переходящими в небольшой нос. Руки и ноги еще не вылеплены. Вместо рук мы видим округлые выступы плеч, а вместо ног – цилиндрическое основание, иногда раздвоенное ».
С.Т. Цубои, полагавший, что культура Дзёмон не является айнской, называл догу фигурками в солнцезащитных очках (из-за непропорционально больших глаз), какие существуют, например, у эскимосов. Н.Г. Манро, однако, показывает, что подобная гипотеза несостоятельна, так как солнцезащитные очки совершенно ни к чему в Японии, где не существует так называемой снежной слепоты. С точки зрения Манро, догу – это уже вполне гротескные, абстрактные изображения, и они, конечно, никак не могут рассматриваться как портретные изображения, и, следовательно, такие глаза являются скорее всего определенным символом, своеобразными “окнами души”  .
Манро отмечает что все инау наделялись особой силой, которая происходила либо от духов предков или от каких-либо камуев. Также он отмечает что особая сила приписывалась стружкам инау (inau kike).
Затем Манро отмечает, что инау также часто рассматривались как посыльные (sonko koro kuru), посредники между людьми и камуями, а точнее между камуем очага и другими камуями. К старухе очага можно было обращаться как с инау так и без них, и она рассматривалась как камуй который передает другим камуям просьбы айну.
Инау были наиболее любимой жертвой для камуев. Раньше алкогольные напитки преподносились камуям только в исключительных, особых случаях, а инау преподносились в любом случае.
Инау могли изготовлять только мужчины, также нельзя было вырезать инау левой рукой.
Согласно Манро, все инау в целом можно разделить на два больших типа: инау для различных видов kamuy nomi (моления камуям), которые предлагались различным камуям и инау для sinurapa (ритуал поминовения предков), которые преподносились духам предков .
Следует, однако, иметь в виду, что в настоящее время невозможно ни доказать, ни опровергнуть гипотезу Манро о происхождении инау от дзёмонских догу.  Хотя и догу и инау являются продуктами одной и той же культуры, у нас пока что  все же нет  достаточных оснований рассматривать их как сходные артефакты, поскольку, во-первых, они разделены временным промежутком в несколько тысяч лет, и за такое длительное время очень многое могло измениться совершенно, а во-вторых, потому что до сих пор не установлена функция догу, в-третьих, потому что нет ясности по поводу возникновения инау, хотя, вероятнее всего, инау – это айнское изобретение.   
С.А. Арутюнов отмечает, что под общим названием инау могут быть объединены очень разные предметы и что может быть не вполне обоснованно приписывать им общее обозначение .
На наш взгляд, вопрос о функциях, значении и происхождении инау упирается, по большей части, в вопрос об этимологии/значении слова инау.
Согласно нашим данным слово inaw является композицией двух морфем: i-naw, где i – префикс интенсификатор или субъектный имперсонал,  или эпентетический префикс. Компонент naw означает «ответвление», «стружка», для сравнения: naw-ke-p – «крюк», «крючок», «ветка дерева», букв.: «вещь с ответвлением», «вещь, которая цепляется».
Таким образом, слово инау может быть интерпретировано как «заструженное».
На наш взгляд, наиболее приемлемая интерпретация инау – это рассмотрение их в качестве универсального предмета для вмещения/сохранения/переноса рамат, в таком случае становится понятно: почему инау может являться одновременно универсальной необременительной жертвой на все случаи жизни, самым различным камуям, и посланником, который передает камуям сообщения из мира людей.
Причем, следует отметить, что функция жертвы и функция посланника могут сочетаться.
Так, например, в тексте АФ Kamuy yukar 2 имеются следующие указания:  “ ... sine an to ta puyat tuy ka-ta ci-maka puyar puyat tuy kasi kike-us-pasuy aynu tuki aynu tonoto ko-eun hi-ne caunaraye; kike-us-pasuy tuki kata sonko ye kus kamuy-huci kor a sonko ye ki kane...”  « … однажды в окно, в открытое окно, в отверстие окна заструженная усодержалка, айнское туки, айнская бражка, один за другим входят; усодержалка на туки передает послание камуя очага (камуй хуци)»  Здесь усодержалка выполняет в сущности роль инау, подчеркивается, что она даже застружена (kike) как инау.
Также, вполне возможно, что инау действительно возникли как замена более серьезных жертв камуям. 
Косвенные подтверждения этого содержатся в тексте, который можно условно назвать «предание о происхождении инау»: teeta aynu e-nupur kusu aynu seremak e-nupur kusu kamuy nis ka wa inaw pinne kur inaw mat ne mat umurek kamuy a-ran-te a wa ... – некогда чтобы людей могучими сделать, чтобы людскую судьбу охранять с неба камуев, самец инау, самка инау – супруги камуи ниспосланы были…   
Этот фрагмент повторяется в тексте о происхождении инау несколько раз.
В конце этого текста говорится следующее: ta-ne anak-ne a=an-i tasi e=e-nupur kus ne p inaw ne a wa ar kamiasi e-ikka ap e=uk siri ne yak-un te wa no anak uwepaketa aynu ke wa kamuy a-e-nomi kuni p inaw ne siri ne-hi tapan na  – ныне тобою могучим тебя сделающие инау, оборотнем похищенные, если отняты, то с этих пор постепенно люди выстругивая камуев будут почитать не чем иным как инау, так ведь…
Здесь налицо явные указания на то, что инау предназначены для того, чтобы охранять людскую судьбу,  то есть, иными словами, возможно, что инау действительно возникли как замена более серьезных/обременительных жертв камуям, то есть, возможно, даже человеческих жертвоприношений.
Следует, однако, отметить, что у нас пока нет фактов, подтверждающих, что айну когда-либо практиковали человеческие жертвоприношения, хотя имеются свидетельства того, что айну имели многократный опыт разделки человеческого тела: чрезвычайно развитая анатомическая терминология человеческого тела, а также находки человеческих костей со следами каменных орудий при раскопках раковинных куч.
Также интересно отметить, что в одном из приведенных выше фрагментов инау называются камуями.
Здесь возможны две интерпретации:
1) инау не является камуем, а слово камуй использовано в отношении инау, чтобы подчеркнуть большое значение данного предмета для айну;
2) инау – камуй:
В  тексте Kā-kankaū-kankaū мы встречаем следующий пассаж: …nusa kor kamuy kimatek kusu tures-maci-hi an-i ne-no an apa ot-ta yoko ruwe ne or wa nusa kor kamuy an-i ne-no an puyar ot-ta yoko ruwe ne ... – …  камуй стружек перепугался, и его младшая сестра-жена в подлинном своем виде у двери поджидать стала; затем камуй стружек в подлинном своем виде у окошка поджидать стал…
Однако, этот фрагмент вовсе не является подтверждением того, что сами инау – это камуй, потому что nusa kor kamuy (буквально: камуй владеющий стружками) – это именно камуй-хозяин инау, камуй который создал первые инау и отправил их в мир людей.
И более нигде, ни в одном другом из рассматриваемых нами текстов об инау не говорится как о камуях.
Таким образом, мы полагаем, что наиболее правдоподобной является первая версия,  то есть, что инау – это, все же, не камуй, и что инау следует рассматривать как некий универсальный предмет для вмещения/сохранения/переноса рамат, благодаря чему инау может быть и универсальной необременительной жертвой и посланником в мир камуев. 
Итак, мы получили, что инау – букв.: «заструженное» – это универсальный чистый предмет для сохранения/переноса рамат, а также, необременительная жертва/посредник различным камуям и на все случаи жизни, и что инау не является камуем.
Вопрос о происхождении/эволюции инау остается открытым, точно также как и вопрос о возможной связи инау с дзёмонскими догу и о том, что догу и/или инау могут быть субститутами человеческих жертвоприношений.